Отмеченный сигилом  - Дмитрий Миконов

По наитию сунув руку под кровать, Лаен широко загреб ладонью. Загнал пару заноз. Но не зря – на свет свечи выкатилось несколько давно прогоревших углей, а ладонь оказалась перепачкана свежей сажей. Картина происходящего представилась во всей красе, заставив десятника даже слегка протрезветь. Но мгновение спустя его обуяли сомнения иного рода.

Что будет, если он тотчас расскажет атаману все, что знает? Нетрудно предугадать действия Вальсо и его неутомимых сподвижников… Поднимется такая великая буча, что помимо несчастных беженцев с Небесного плато, среди которых явно находится и слуга баронессы Вильмы, перевешают всех более или менее причастных. А ведь караванщики тоже от нее бежали, значит, несомненно попадут под подозрение…

А как в станице поступают в подозрительных ситуациях, Лаен уже успел убедиться воочию. Будет резня, солдаты Калача многих отправят на тот свет, но и сами костьми полягут вместе со всей общиной. Атаман Вальсо вряд ли сможет защитить от толпы. Не больно его тут и слушают.

Невзра, помоги! Что же делать?..

Напрашивалось единственное решение – действуя в привычном джараху стиле, найти клеврета и собственноручно устранить, не привлекая внимания. Тогда убийства прекратятся как бы сами собой и станица будет жить по старым порядкам. Караван тем временем уйдет в Атрель, решать торговые дела с Безземельным графом. А вот напоследок можно будет и предупредить Вальсо про баронессу, обосновавшуюся у него почти под боком.

Посчитав, что так будет лучше для всех, десятник повернулся к ожидающему атаману. Тот, прищурив глаз, подпирал косяк и прихлебывал из бутылки.

– Не знаю пока, что здесь могло произойти. Когда, ты говоришь, первую убили?

– Дней десять назад, – запрокинув голову, атаман вылил в горло остатки и похлопал себя по животу, – с тех пор я вкусно жрать перестал.

– Найдешь еще себе повариху! – утешил его Лаен, продолжая сопоставлять факты.

Получалось, что убийства начались как раз после того, как атаман Вальсо поселил в станице беженцев. Для слуги баронессы вышла большая удача, что среди местных не нашлось ни одного человека, понимающего их язык. Скорее всего, к беженцам он примкнул под видом странника, а в станицу проник уже не отличимый от них.

Первой жертвой оказалась кухарка, которая, по словам атамана, жила одна где-то в недрах усадьбы. Убийца ее раньше всех заприметил, когда всю толпу на смотрины к атаману водили. Обитавшие на первом этаже молодчики не в счет. Небось все под утро случилось, когда они третьи сны досматривали после обильных возлияний; пьяный матрос прошел бы с песнями – и то б не проснулись.

Что дальше? Совершил свой гнусный обряд и подкинул тело обкуренным оракулам, чтобы отвести подозрения. И тут грубо просчитался – ватажники так прикипели к хранителям секретов Иллокия, что посчитали нужным искать виновника среди своих. А самое главное – поганец рассчитывал, что стряпуху поднимет сущность. И опять мимо – атаман же проговорился, что своих покойников они хоронят по-особенному.

Видно, прислужник сильно удивился, когда на следующий день в станице не произошло ничего необычного. Решил действовать наверняка и заманил подальше в лес портного… немудреное дело. И опять неудача! Или, наоборот, удача? На тело наткнулся патруль, и забулдыгу опять погребли по всей местной науке…

А вот дальше – загадка! Третья жертва никак не желала вписываться в стройные рассуждения десятника.

Зачем было лезть на второй этаж, чуть ли не в покои атамана? Слишком много народу здесь шляется, велик шанс попасться – и тогда петли не миновать. Тогда зачем так рисковать? Почему нелюдь решил сотворить свои безобразия именно с беженкой? Он не мог не догадываться, что местные не дураки и закопают ее со всеми предосторожностями. Так же, как и всех остальных.

Непонятно.

Объятый ворохом мыслей и догадок, десятник чувствовал, что упускает из виду какой-то важный момент, крутящийся на задворках сознания, но, как ни силился, уразуметь его не смог. Усталость и вино начинали действовать в едином ключе, мешая рассуждать логически. Нужно было прибегнуть к испытанному средству – хорошенько выспаться, тогда все само собой встанет на свои места.

Передав атаману свечу, он заявил, с трудом сдерживая зевоту:

– Постараюсь найти вашего душегуба, Вальсо. Но сейчас спать пойду, не обессудь уж. Устал так, будто ярмо от телеги на собственном хребте тащил!

– Ну так и устраивайся здесь, у меня, велика печаль! Сейчас прикажу приготовить тебе комнату, – заявил на это атаман, явно надеясь, пока суд да дело, продолжить попойку.

– Нет, Вальсо, я лучше к своим пойду, не обижайся. Привык, знаешь ли, исключительно на любимом топчане высыпаться, – выкрутился десятник. – Слушай, вот еще что… Каравану в Атрель попасть нужно, и чем скорее, тем лучше. Вот пособлю тебе злыдня поймать – и отбудем мы, уж не обессудь. Препятствий чинить не станешь?

– Как тебе такое и в голову-то пришло! Я знаешь что? Проводников своих дам! В клане мы с тобой как-никак вместе, через многое пройти пришлось…

Лаен от всей души поблагодарил атамана, и Вальсо, пошатываясь, отправился к себе попивать винцо. Десятник же спустился по скрипучей лестнице на первый этаж, чувствуя себя неуютно под пристальными взглядами людей атамана, прервавших игру в карты, проследовал к дверям и вышел во двор.

Невидимые еловые лапы шумели над головой. Сквозь прореху в небесах выглядывал кусочек желтой луны. В лагере под навесами тлели редкие костры, изредка в их свете появлялись и исчезали угловатые тени. Откуда-то издалека доносились приглушенные слова заунывной разбойничьей песни. Десятник прислушался. Подвыпивший молодой голос выводил слова протяжно и с надрывом, как и подобает, когда поешь про горячего кровью молодца, взявшего казну и подло изловленного патрульными лимитатами ну совсем ни за что.

Станица медленно проваливалась в бражное забытье и делала это крайне самобытно, почти не нарушая первозданной лесной тишины.

«Настоящие свиньи! Лишь бы пожрать вкусно и запить пойлом зерновым. А потом и к сношениям приступать можно».

«Марта! – Десятник отказывался верить, что слышит голос целительницы. – Откуда столько ненависти?»

«Из Шуйтара, наверное, разве нет? Ты же сам недавно заявил, что я продалась тварям. И запомни мои слова десятник: тебе с местным скотом нужно держать себя в роли пастуха. Не справишься – загрызут и не подавятся».

«Впредь держи свое мнение при себе. И не смей больше вот так вторгаться в мои мысли!»

«А иначе что ты со мной сделаешь? Расскажешь монахам?» – насмешливо поинтересовалась целительница.

«Найду способ, не сомневайся, – пообещал Лаен, между тем до глубины души поразившись преображению Марты. Насколько он помнил, она никогда не позволяла себе разговаривать с ним в подобном тоне. – А сейчас просто уйди и не мешай мне. Позже поговорим».

Он подождал, но целительница ничего не ответила. Ночная прохлада ласково коснулась лица и разбавила хмельные пары. Накинув капюшон, десятник направился к стоянке каравана, обходя хаотично расположенные постройки. Возле некоторых неподвижно сидели тени, едва различимые в темноте, но до десятника никому и дела не было.